Жестокие звезды. Страница 2

– Как ты это делаешь? – только и смог выговорить я.

– Не знаю, Сережка, – мой друг перебирал в воздухе руками и ногами. – Словно во сне! Будто плывешь…

Я понял, что он имеет в виду. Мне тоже снились такие сны, когда кажется, что плывешь, но не по воде, а по воздуху. Мама говорила, что во время таких сновидений дети и растут.

– Так летим домой! Расскажем маме!

– Не-а, – Пашка вдруг стал быстро снижаться. – Никому не говори об этом. Пусть это будет нашим секретом. Нашей великой тайной!

– Но почему? – удивился я. – Это же так здорово!

– Тетя Вера запретила, – Пашка приземлился и теперь хмуро глядел на меня. – Сказала, что могут забрать. И убить.

– Правда? – Я, не замечая, стал говорить шепотом. – Правда убьют?

– Да, – Пашка не шутил.

– Ладно, – Я спустился на землю и выключил флаер, – я клянусь, что никому не скажу про то, что ты умеешь летать.

– Хорошо, – после секундного молчания сказал Пашка.

Он стоял в высокой траве и чуть морщился от солнечного света. Его серые глаза смотрели на меня задумчиво и серьезно. Я же нервно потирал ладонями раму флаера и глядел то на Пашку, то на зеленую стену леса за его спиной. Нужно было уходить. Мне все меньше и меньше нравилось это место.

– Интересно, почему я не такой? – вдруг спросил мой друг.

– Какой «не такой»? – заморгал я.

– Ну, – Пашка пытался подобрать слова, – не такой, как остальные. Не такой, как ты, например… Особенный…

У меня не было ответа. Что я мог ему сказать?

Я бы никогда не подумал, что отличаться от остальных – так плохо. На его месте я бы рассказал обо всем и стал бы помогать людям ловить преступников или как-то еще использовал бы умение летать. Но Пашке я всегда доверял. И раз он говорит, что ему будет плохо, если я проболтаюсь, то я буду молчать.

Он, похоже, давно умеет летать. Ему не удалось провести меня своей удивленной физиономией. И скорее всего, Пашка не смерти боится, а того, что его станут изучать, ставить на нем какие-нибудь опыты. Вот почему он хочет скрыть свои способности.

Но зато Пашка особенный. И с такими талантами он может добиться многого. Главное – не попасть в лабораторию, уйти подальше от ученых и властей. А там – полеты наравне с птицами, когда ветер бьет в лицо и в небе только ты и солнечные лучи, а земные проблемы кажутся такими маленькими с километровой высоты.

Флаеры, транспорты, авиетки – все они дают не те ощущения. Я бы многое отдал, чтобы научиться так же свободно парить над землей.

Солнце неожиданно скрылось за облаком. Меня лизнул по голым коленям прохладный ветерок. Почудилось какое-то постороннее движение в траве.

– Пойдем лучше домой! – сказал я и, не дожидаясь ответа, двинулся по направлению к поселку.

– Можешь забрать флаер себе, – быстро нагнав меня, сказал Пашка.

Я улыбнулся и хлопнул его по плечу. Он улыбнулся в ответ.

Солнце все никак не выходило из-за маленькой тучки. На сердце было неспокойно. Где-то в глубине души росла смутная тревога.

Что-то случится. Пусть не сейчас, и даже не через пять лет… Но случится. Со мной или Пашкой.

Непременно.

Неприятности начались вечером того же дня.

В дом позвонили милиционеры.

Я в это время уже был в пижаме и готовился ложиться спать, поэтому дверь открыла мама. Она долго разговаривала с неожиданными визитерами, затем позвала меня.

Крикнув, что сейчас спущусь, я засунул флаер в шкаф. Естественно, милиция здесь могла появиться только по одному поводу. Каким-то образом они поняли, что летательный аппарат у меня.

Выйдя из комнаты, я в нерешительности замер на краю лестницы. Внизу меня поджидали два высоких человека в темно-зеленой форме и с гравистрелами через плечо.

Я поборол страх, спустился и поздоровался. Мужчины сдержанно кивнули в ответ и сразу же начали допрос. Сначала спрашивали про флаер. Я упорно молчал, глядя в пол. Поняв, что сам я ничего им не скажу, один из милиционеров вздохнул и в двух словах пояснил мне, что скрывать флаер бессмысленно.

Дело в том, что у милиционеров имелось какое-то устройство наподобие локатора. И выяснить, где находится украденный флаер, им не составило никакого труда.

Пришлось честно, как меня учила мама, выложить все подробности приключившейся с нами истории. Впрочем, про Пашкин полет я, помня свое обещание, говорить не стал.

Казалось, что милиционеры поверили. Погладили по головке, забрали флаер, попросили посмотреть личное дело и позвать Пашку.

Когда пришел мой друг и принес свое личное дело, добрые дяди, улыбаясь, выбили на наших карточках по отметине, сказали, куда можно подать апелляцию, после чего распрощались и ушли.

Я разревелся. Пашка держался лучше – он выждал несколько минут, пока не скрылись за деревьями темно-зеленые фигуры, и молча, не прощаясь, ушел к себе домой. Сразу после его ухода мама тоже зарыдала, прикрывая рот ладонью.

Это несправедливо! Я не сделал ничего плохого!

Только милиционеры почему-то считали по-другому. По их мнению, я нарушил закон. Добрые дяди не поверили, что летательный аппарат может выпасть из грузолета. И теперь у меня стоял прокол в личном деле. Еще четыре таких отметки – и я буду изолирован от общества. Конечно, оставался шанс, что в апелляционном суде удастся доказать свою невиновность, но я в этом сомневался.

Колесо событий с того дня стало раскручиваться все быстрее и быстрее, норовя сорваться с оси и перерезать мне глотку. Мне казалось, что этот день – худший в моей жизни.

Конечно же, я ошибался.

Я брел по сугробам, пробираясь через завесу снегопада. Снежные хлопья были крупными и тяжелыми. В воздухе их кружило так много, что казалось, будто это действительно полотно, и приходится не просто идти вперед, а раздвигать шторы снега руками, то и дело останавливаясь, чтобы не потерять направление.

Слегка продрогший, с красным от мороза лицом, я шел, робко ступая по бесконечному снежному полю. Впрочем, поле было не таким уж и бесконечным. На самом деле до моего дома оставалась какая-то сотня-другая шагов.

Зря я так засиделся у Пашки. Вышел бы раньше – не попал бы в такую вьюгу. Успел бы добраться домой засветло и без всяких подвигов. Но что сделано, то сделано.

И я брел. Переставлял ноги, отыгрывая у встречного ветра метр за метром, стряхивал снежное крошево с лица и плеч.

На фоне мечущихся снежных хлопьев вдруг четко проступил силуэт взрослого мужчины. Не знаю почему, но мне вдруг почудилось, что незнакомец поджидает здесь меня. С чего я это взял? Почему во мне появился страх?

Различив громадную темную фигуру посреди снежного танца, я замер. В голове заметались глупые мысли. Я не знал, что делать дальше. Страх становился все сильнее.

Броситься назад? Закричать?

Пока я размышлял, человек сделал несколько шагов вперед и подошел ко мне почти вплотную. Увидев его спокойное, сосредоточенное лицо, я понял, что надо бежать. Намерения этого незнакомого взрослого не сулили ничего хорошего.

Сбросив секундное оцепенение, я кинулся в сторону, но опоздал на самую каплю. Блеснули стекла очков, незнакомец метнулся за мной и легко схватил за руку. Я постарался вырваться, но силы ребенка и взрослого, естественно, не были равны.

– Отпустите! – в истерике закричал я. – Мне больно!

Я орал что-то еще, отчаянно молотил ногами и руками, когда человек невозмутимо поднял меня, заткнул рот ладонью, сунул под мышку и куда-то потащил.

Мужчина нес меня минут десять, ни разу не остановившись, не перехватив поудобнее, никак не реагируя на мое мычание и попытки его укусить. Создавалось впечатление, что пленитель и не человек вовсе.

Наконец незнакомец остановился.

– Небольшая проверка! – провозгласил он без тени эмоций и отпустил меня.

Я плюхнулся в снег. Вокруг по-прежнему бесновалась вьюга, укрывая нас своей зыбкой белизной и лишая меня всяких шансов. Теперь я вряд ли смогу быстро найти дорогу назад, даже если сумею убежать.